— Наконец-то! Наконец это случилось! — мысленно восклицал стул, радуясь, что его купили. — Теперь я буду служить людям и смогу исполнить свое предназначение.
— Интересно, куда меня везут? - думал стул, подскакивая в кузове грузовика с десятком других стульев. — Кто этот человек, который меня купил? Может он бизнесмен, и я буду стоять в каком-нибудь офисе, а на мне будут сидеть важные клиенты.
А может он врач, и меня поставят в поликлинике. Тогда я смогу служить больным людям, которые сидя на мне, будут ожидать своей очереди на прием.Стул мог бы перебирать еще много известных ему мест, но машина остановилась, и его внесли в большое, просторное помещение, заполненное ровными рядами стульев.
— Может это театр, - предположил стул, увидев в начале зала большую сцену, но разглядев на ней музыкальные инструменты, решил, что, скорее всего, это какой-нибудь клуб или филармония. В любом случае его обрадовала мысль, что он попал именно в такое заведение, а не в какое-то привокзальное кафе. И хотя он относился ко всем людям одинаково, все же ему было радостней от того, что на нем будут сидеть интеллигентные, культурные люди.
Его размышления прервались, когда какой-то человек подхватил его и понес вперед, к сцене. Человек убрал с первого ряда устало выглядевший стул и на то место поставил его. Если бы у стула было дыхание, то его бы точно перехватило от неожиданности, ведь его поставили в первый ряд. Когда стул пришел в себя, он хотел с благодарностью взглянуть на человека, который его сюда поставил, но тот ушел, прихватив с собой усталый стул.
За два дня, в которые ничего особенного не происходило, стул попытался освоиться на новом месте.
Рядом с ним стояли такие же стулья как он, с крепкими металлическими ножками и обтянутыми материалом сиденьями и спинками. Он попытался выяснить у соседей, что это за место и когда придут люди, но, то ли местные стулья были неразговорчивыми, то ли тут было не принято разговаривать, ему так никто и не ответил. Да и вообще соседние стулья ему показались странными, они словно ушли в себя, постоянно о чем-то думая, и время от времени, шептали что-то неразборчивое. Сначала он чуть было не обиделся на них за не гостеприимство, но потом подумал: «Я здесь не для того, чтобы разговаривать, а для того, чтобы служить людям», - эта мысль его успокоила, и он сосредоточил все внимание на ожидании людей.Наступил день, когда пришли люди. С конца зала доносились радостные голоса. Люди здоровались и говорили друг другу приятные слова. От предвкушения того, что вот-вот, на него впервые кто-то сядет, стул весь напрягся. Наконец, к нему подошел человек и положил на него сумку и какую-то книгу. Стул чуть было не огорчился от такого поступка, но тут же вспомнил, как где-то слышал, что у людей это означает: «Сегодня это мой стул и я буду на нем сидеть». Через несколько минут, человек, положивший на него сумку, подошел к нему, убрал сумку под стул, взял в руки книгу и...
— Свершилось! На меня сели, ради этого стоит существовать, - мысленно восклицал стул. Он сиял от счастья, как сияет любая новая вещь, которую впервые использовали по назначению. — Жизнь удалась, - прошептал стул и с удовольствием стал следить за происходящим.
Местом, куда он попал, оказалась церковь. О церкви он раньше ничего не слышал. Как оказалось, точно так, как у стульев есть создатель — человек, так и у самих людей тоже есть свой Создатель. Разница была только в том, что стул видел своих создателей, а люди своего не видели. Церковь была местом, где люди благодарили за все своего Создателя, рассказывали друг другу о Нем и постоянно что-то у Него просили. Называются эти люди верующими.
Когда же стул узнал, что не все люди верят в своего Создателя, он был сильно удивлен. «Это все равно, что стул скажет, что его никто не создавал, а он сам по себе появился», - размышлял он. Но те люди, которые верили, что были созданы, ходили в церковь и прославляли своего Создателя. Это были чудесные люди. Они были добрые, радостные и любили всех на свете. Они даже любили тех, кто их ненавидел, по крайней мере, они так говорили.
Стул быстро втянулся в церковную жизнь. Ему нравились песни, проповеди, ему нравилось все, что делали люди. Выглядело все торжественно и величественно. Каждое богослужение напоминало праздник. «Я попал на праздник жизни», - часто говорил себе стул. Эту фразу он услышал в одной из проповедей, и она ему запомнилась.
Часто на нем сидели проповедники, а иногда даже иностранные гости. Стулу нравилось, что служит не одному человеку, а многим важным людям, даже тем, кто приехал издалека. Он всеми силами старался сделать так, чтобы им было удобно, и они могли надолго запомнить, как им здесь было хорошо.
Сколько времени стул наслаждался такой жизнью, он не знал, потому что время потеряло для него значение. Он наслаждался каждым мгновением, и казалось, что это будет длиться вечно. Но наступил день, в который все изменилось.
Это произошло в день богослужения. Перед началом служения, на него сел какой-то иностранец. «О, нет!» - прошептал стул, как только увидел у того в руках чашку, то ли с кофе, то ли с чаем. Стул уже знал местные правила, что с такими напитками нельзя сидеть в зале. Но, то ли иностранец не знал правил, то ли ему было все равно, он пришел и сел в первом ряду. Немного посидев, наблюдая, как репетируют музыканты, иностранец встал, поставил чашку на стул и куда-то отошел. Все свое внимание стул сосредоточил на чашке. Он напрягся, словно стараясь ее крепко держать, но на самом деле, только и мог делать, что смотреть на нее. Наконец, иностранец вернулся, взял чашку, но она выскользнула из его руки и…
Несмотря на то, что все произошло мгновенно, стулу это показалось словно в замедленной съемке. Он видел как чашка, выскользнув с руки иностранца, медленно приближалась к нему. Он даже успел разглядеть рисунок на чашке, улыбающуюся корову с какой-то надписью возле рта, словно она что-то говорила. И вот, чашка подлетев к сиденью, ударилась о него и отскочив вверх, на мгновение замерла, затем медленно перевернувшись, стала опускаться вместе с содержимым, которое выливалось из нее. Чашка снова ударилась о сиденье и, отлетев в сторону, грохнулась о пол. Содержимым оказалось кофе, которое стало медленно впитываться в мягкое сиденье. Это было самое неприятное ощущение, которое стул когда-либо испытывал. Но как оказалось, неприятности только начались.
Его тот час подхватил человек, который когда-то поставил его в первый ряд, и отнес в темное помещение. Стул даже не успел заметить, куда его принесли, он пришел в себя, когда захлопнулась дверь. Он огляделся, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь вокруг, но здесь было так темно, что ему не было видно самого себя. Пока он пытался до конца осознать, что с ним произошло, в зале заиграла музыка, а это означало, что служение началось. Нестерпимое разочарование навалилось на него, когда он услышал приглушенный звук, доносившийся с «Праздника жизни», но это был уже не его праздник.
— Это несправедливо, - закричал стул. — Я не виноват, это все иностранец, который нарушил правила. Почему я должен страдать из-за него? Почему?!! - чуть не плача выкрикивал он. Но его никто не слышал, потому что никому не было дела до стула, стоявшего в кладовке.
Он вспомнил темный склад, на который его привезли с фабрики. Тогда склад казался ему темным, угрюмым местом, и он с нетерпеньем ждал, когда его увезут в магазин. Но теперь, стоя в темной кладовке в полном одиночестве, склад казался ему не таким уж и плохим местом, по сравнению с этим. На складе было не так темно как здесь, да и там он мог поговорить с другими стульями, узнать о людях и окружающем мире. Некоторые даже называли склад «школой жизни».
Однажды в углу склада, он разглядел «стул-модель». Она стояла в одиночестве и ни с кем не разговаривала. Поначалу стул не замечал ее, но увидев ее, очень удивился. Ведь «стулья-модели» с фабрики везли прямо в магазин, где их сразу же ставили в витрину. Но эта стояла на темном складе. Стул попытался узнать у нее, почему она здесь, но она так и не ответила.
— Не трогай ее, - сказал стул устаревшей модели. — Она все равно тебе не ответит, она ни с кем не разговаривает.
— А что с ней произошло? - спросил стул.
— Ничего особенного. Такова судьба «стульев-моделей».
— А разве «стулья-модели» попадают на склад?
— Конечно, - продолжал «устаревший стул». — Только ты попал на склад, чтобы отсюда тебя отвезли в магазин, а модели сюда привозят с магазина.
— Почему? - с изумлением спросил стул.
— Потому что такая судьба у моделей. Сначала они стоят в витрине, люди восхищаются ними, а через какое-то время вместо них привозят другие модели, а этих отвозят на склад.
— А потом?
— А потом они стоят тут, брошенные и никому ненужные.
— Разве их потом никто не покупает? - недоумевал стул, ведь еще на фабрике, он сам мечтал быть моделью.
— Редко, - не спеша ответил устаревший стул, а потом на какое-то время задумался, словно вспоминая что-то, продолжил. — Но даже если их покупают, на каких-то распродажах, они служат людям с горечью и обидой всю оставшуюся жизнь, стараясь отомстить за то, что те поступили с ними несправедливо. А люди, купившие их, никак не могут понять, почему такой красивый стул оказался таким не удобным.
Тогда, стул не мог понять, как можно обижаться на людей. Ведь именно люди их сотворили. Но теперь, стоя в полной темноте, он начинал понимать ту «стул-модель», которую видел на складе. И где-то
глубоко внутри него начинало зарождаться чувство, что с ним поступили так же несправедливо. Это чувство его пугало, но оно было таким сильным, что он даже не пытался с ним бороться. Сколько дней стулу пришлось простоять в темной кладовке, он не знал. Но он чувствовал, если пробудет там еще немного, его может постигнуть судьба «стульев-моделей». Но вот, открылась дверь, и в светлом проеме показался силуэт человека. Стул весь напрягся, не зная радоваться ему или его ждут новые неприятности. Человек стоял неподвижно, видимо привыкая к темноте, а для стула каждая секунда тянулась как вечность. Возникло чувство, что именно в этот момент решается его судьба. Наконец, человек протянул руки, крепко сжал стул и, вынеся на улицу, стал отмывать пятна кофе.
Стул ожидал все что угодно, но только не этого. «Может я все-таки был не прав, - думал он, ёжась от щекотавшей его щетки. — Может все-таки люди не такие и плохие, как мне начало казаться». Он представил, как его отмоют и снова поставят в первый ряд. А когда стул уже обсыхал на солнышке, он даже простил иностранца, пролившего на него кофе. «С кем не бывает, ведь он же всего лишь человек», - думал он.
Но каково же было удивление стула, когда его, вымытого и высушенного, поставили в последний ряд. Его чуть было не хватил удар.
— Это невозможно! Не туда! - закричал он.
— Заткнись, - прошипел стул, стоявший слева от него, — Чего орёшь?
— Я... я просто... меня не туда поставили. Я должен стоять в первом ряду, - тихо проговорил стул, ошарашенный грубым тоном.
— С чего ты взял, что должен стоять в первом ряду? Ты что лучше всех нас?
— Нет. Не лучше, просто я там стоял, а теперь видимо по ошибке, меня поставили сюда. Ведь меня отмыли от кофе и теперь, тот человек придет и снова поставит меня..., - он не договорил, его перебил смех соседних стульев.
— Никто тебя уже не поставит в первый ряд. Тебя сюда поставили не по ошибке, а по понятиям, - теперь уже спокойным тоном сказал тот же стул. — Ты уже не такой как был, так что просто смирись и стой спокойно.
— Что значит не такой как был? Я точно такой же, я не изменился. Я все так же люблю людей и даже простил того иностранца, как учат люди.
Стулья снова захохотали.
— Да что ты с ним голову морочишь, - сказал стул стоявший прямо перед ним.
— Он наверное новообращенный, - сказал стул слева, после чего все опять дружно засмеялись.
— Нужно ему... кое-что... разъяснить, - заливаясь смехом, продолжал тот.
— Ну, тогда, просвети его и научи жизни, - ответил стул, стоявший перед ними, ехидно хихикнув.
Наконец смех утих и стул, стоявший слева, взяв на себя роль душепопечителя, заговорил: «Ты уже не новый стул. С тех пор как на тебя что-то вылили, ты уже не новый. И тебя уже никто не поставит в первый ряд, потому что как бы тебя не отмывали, ты все равно не станешь новым. Пятна остаются на всю жизнь. Даже если их не видно, они все равно есть. И люди это знают и понимают, именно поэтому они тебя поставили в последний ряд».
— Но это не справедливо.
— А в чем справедливость? Сначала ты видишь несправедливость в том, что тебя поставили в последний ряд, а завтра ты скажешь, что несправедливо, что тебя сделали не кожаным креслом. Изделие скажет ли сделавшему его: «зачем ты меня так сделал?».
— Началось, опять за старое, - перебил стул, стоявший перед ними. — Не обращай на него внимания, раньше он был стулом пастыря, с тех пор и научился проповедовать. Он даже возомнил себя пастырем всех стульев в этом зале.
— Заткнись, - оборвал его так называемый «стул-пастырь». — Если можешь ему все объяснить, так объясни, а если не можешь, то стой тихо и слушай.
Стул, стоявший перед ними, фыркнул, пробормотал что-то неразборчивое, и замолчал.
— Ты не человек, чтобы ты мог решать, как тебе поступать, - продолжал «стул-пастор». — Создатель дал такую способность людям, а нам люди ее не дали. Ты не можешь указывать тем, кто тебя купил, куда тебя ставить. Ты принадлежишь им и им решать это, а не тебе.
Стул задумчиво слушал. И хотя «стул-пастор» вызывал у него противоречивые чувства, то своей грубостью, то глубокомысленными наставлениями, все же он решил прислушаться к тому, что тот говорил.
— Но в одном ты прав, - продолжил тот после небольшой паузы. — Люди совершенно не справедливы. Меня, который был стулом пастыря несколько лет, взяли и поставили в последний ряд. И поставили только за то, что я обветшал. Вот скажи, разве это справедливо?
Стул не знал отвечать или нет. Казалось, «стул-пастор» говорил противоречивые вещи. Сначала он говорил о том, что не нужно искать справедливости, а теперь сам жалуется
на несправедливость.
Стулья притихли, вспоминая, как каждый из них попал на последние ряды. А наш стул, теперь был в полном замешательстве, не зная, как ему теперь относиться к людям. Но мысли, которые у него зародились, когда он находился в кладовке, казалось, начинали давать свои плоды.
Наступил день богослужения. Пришли люди, как всегда они шумно здоровались и радостно желали друг другу приятные вещи. Но было это как-то совсем по-другому. Стул сразу даже не понял, что было не так. На первый взгляд все было как обычно, только все происходило намного ближе, ведь он теперь стоял сзади, недалеко от входа в зал. Но оказалось, что он сам был не такой как обычно. Он попросту не был рад людям и даже не хотел, чтобы на него садились. Но на него сели.
Поначалу он весь напрягся, но уже через несколько секунд ему стало легче, и от этого он расслабился. Он вспомнил это прекрасное ощущение полезности, которое испытывает изделие, когда его используют по назначению.
Через некоторое время, стул начал привыкать к тому, что стоит на последнем ряду. Хотя поначалу его удивляли люди, которые иногда садились на него. Некоторые были полны горечи и обид, некоторые были скептиками, а один раз даже сидел человек, который всю проповедь возмущался и презрительно фыркал на слова проповедника. Стулу было жалко таких людей, ведь он чувствовал, как они страдают, ерзая на нем, но он не мог понять причину их поведения. Ведь они были людьми, они были хозяевами своего состояния. Ведь им никто не мешал пойти вперед и радоваться вместе со всеми, но они приходили и добровольно садились на последнем ряду.
Хотя стул не очень радовался своему положению, все же он успокаивал себя тем, что люди все-таки не бросили его в темной кладовке. А мысли о несправедливости он попросту запихивал куда-то глубоко внутрь себя. Но вот наступил день, который стал поворотным в его судьбе.
Это был обычный день, когда нет людей и стулья, скучая, вспоминают прошедшее богослужение. Вдруг стул почувствовал как его взял какой-то человек, поставил под лампой и... «О ужас!» - стал ногами на его мягкое сиденье и принялся менять лампу. Стулу стало не по себе. Когда на него опрокинули кофе, он чувствовал отвращение, но сейчас... Сейчас он почувствовал унижение.
«Как он посмел стать на меня грязными ногами, - мысленно возмущался стул. — Я же предназначен для того, чтобы на меня садились». И хотя у него промелькнула мысль, что он все же служит человеку, но эта мысль была очень тихой и захлебнулась в волне возмущения и негодования.
Вдруг стул почувствовал, как у него подкашивается ножка. Он напрягся, всеми силами пытаясь ее удержать на месте, но она скользнула по полу и сломалась.
Боли он не чувствовал, потому что он был стулом, но что-то обломилось внутри него. Его охватило ранее не ведомое ему чувство. Казалось, что все то, что он пытался прятать глубоко внутри себя, выплеснулось наружу. Но только теперь это было не просто обида или чувство отверженности. Теперь это все смешалось и переросло в ненависть. Его испугало это чувство, но оно было таким сильным, что он даже не стал ему сопротивляться.
***
Стул лежал на свалке и все, что он чувствовал, была ненависть. Он ненавидел человека, который его сломал. Он ненавидел иностранца, который облил его кофе. Он ненавидел всех людей, даже тех, кто его создал на фабрике.
— Люди выбросили меня. Они меня использовали и выбросили на свалку, - чуть не плача проговорил стул. Потом застонал и выкрикнул, словно выплескивая всю боль, которую не в силах терпеть. — Почему? Почему со мной так поступили?! Я недостоин такого обращения, я был очень хорошим стулом.
— Потому что ты выполнил свое предназначение, - произнес чей-то голос.
Стул испугано огляделся и увидел неподалеку старый холодильник с отвалившейся дверкой, которая лежала рядом. Сам он был исцарапанный и обклеенный выцветшими наклейками.
— Что ты сказал? - переспросил стул, все еще сомневаясь в том, кто с ним говорил.
— Потому что ты выполнил свое предназначение, - повторил холодильник.
— Что ты имеешь ввиду?
— Ты спрашивал, почему ты здесь, я ответил, потому что ты выполнил свое предназначение.
— Нет, не выполнил. Я должен стоять в первом ряду и на мне должны сидеть важные люди, - не соглашался с холодильником стул.
— А почему ты решил, что можешь определить выполнил ты предназначение или нет? - спросил холодильник, и не дожидаясь ответа продолжил, — Это решать людям, а не тебе.
— Я не согласен.
— Не нам определять времена и сроки, нам нужно только со смирением принимать это от людей, ведь это право принадлежит им.
— Но это же, несправедливо, - сказал стул и вдруг вспомнил о «стуле-пастыре», который точно также жаловался на несправедливость.
— Разве спичка считает несправедливым, что ее подожгли всего на несколько секунд и выбросили обгорелую, - продолжал холодильник. — Ты встречался со спичками?
— Нет.
— А я встречался, и знаю, что каждая спичка только и мечтает, чтобы именно нею зажгли огонь.
— Так это их предназначение, - пробормотал стул, не понимая, к чему клонит холодильник.
— А как ты думаешь, они возмущаются, когда через несколько секунд использования их попросту выбрасывают?
— Не знаю, - стул начинал кое-что понимать.
— А я знаю. Они рады, что исполнили свое предназначение. Ни одна спичка не хочет годами тесниться в коробке и в страхе думать, чтобы в этот раз вынули не ее. Их функция длиться несколько секунд, а твоя?
Стул молчал, так как попросту не знал, что ответить. Холодильник, немного выждал и поняв, что ответа не будет, продолжил.
— Не нам определять времена и сроки нашего предназначения. Если человек решил купить стул на несколько дней, а потом, попользовавшись, от него избавился, то в чем его поступок несправедлив? Стул начинал мысленно соглашаться с холодильником, похоже, что тот говорил истину и делал это не так как «стул-пастырь», который одновременно был грубым и в то же время, пытался говорить правильные вещи. Казалось, что холодильник говорил о том, что пережил сам. Больше всего удивляло в нем то, что он был сломан, выброшен на свалку, но все же продолжал хорошо отзываться о людях.
— Тебе нужно радоваться, что ты исполнил твое предназначение. И несмотря на то, сколько оно длилось, секунду или год, ты все же это сделал.
— Спасибо, - искренне поблагодарил стул. — Большое спасибо, я все понял.
Стул вспомнил всех людей с которыми ему пришлось иметь дело. Теперь он взглянул на них по-другому и почувствовал, как любовь снова начинает наполнять его. Он вспомнил фабрику, ведь именно там он был полон любви, но со временем расплескал ее. Теперь он решил любить людей, несмотря на их поступки.
— А что дальше? - спросил стул.
— Дальше у каждого своя судьба, - ответил холодильник. — Одни могут вот так стоять годами на свалке и наслаждаться воспоминаниями о том, как они послужили людям. Другие, будут думать о том, что с ними поступили несправедливо до тех пор, пока их изнутри не съест ржавчина. А кого-то могут сдать на металлолом и они пожертвуют собой ради того, чтобы с их метала, сделали новое изделие, которое будет служить людям.
Холодильник замолчал, словно вспоминая о чем-то, а потом добавил: «Главное, в каком состоянии ты проведешь оставшееся время. С огорчением и обидой или радостью и благодарностью к людям.
Стул задумался о своей дальнейшей судьбе, как вдруг почувствовал, что его кто-то поднял и куда-то понес.
***
Стул стоял на крыльце небольшого дома. Выглядел он счастливым. На нем сидел старик, который подобрал его на свалке и отремонтировал. Каждый вечер старик садился на него и смотрел на закат. Стул был очень благодарен старику. Он очень его любил, он любил всех людей.
Виктор Марош
Взято с сайта "Литератор" http://literator.org/story/obraz-bozhii.html